ЛитЛайф
Жанры
Авторы
Книги
Серии
Форум
Басина Марианна Яковлевна
Книга «Там, где шумят михайловские рощи»
Оглавление
Михайловское
Домик няни
Читать
Помогите нам сделать Литлайф лучше
Домик няни
И теперь в Михайловском, подле Дома-музея, среди зарослей акации и сирени стоит этот маленький флигелёк.
Домик няни, как и Дом-музей, был отстроен к стопятидесятилетию со дня рождения Пушкина. Подлинный флигелёк, где жила когда-то Арина Родионовна и где бывал у неё Пушкин, разрушили фашистские оккупанты, отступая из Михайловского. Они уничтожили тот самый домик няни, который в 1920 году с такой любовью восстановили красноармейцы Отдельной башкирской бригады.
Когда в июле 1944 года советские войска освободили Пушкинский заповедник, на месте домика няни они увидели оставленный фашистами дот, из которого торчал ствол пушки.
Домик няни был первым из строений, восстановленных в селе Михайловском. И ныне он такой, как прежде — маленький (длина 9 метров, ширина 7 метров), рубленный из толстых сосновых брёвен, с небольшими квадратными окошками. Крыт и обшит тёсом.
В нём две половины, две одинаковые комнаты, которые разделяет узкий сквозной коридор. Дверь в одном его конце ведёт на «чёрное» крыльцо, в сторону Сороти. Дверь в другом — на «красное» крыльцо, на усадьбу.
Внутри стены домика тёсаные, некрашеные. Полы тоже некрашеные, дощатые. Такие и потолки.
В «Описи» сельца Михайловского, составленной в 1838 году, о домике няни сказано: «Деревянного строения, крыт и обшит тёсом, в нём комнат 1. Окон с рамами и стёклами 3. Дверей простых на крюках и петлях железных с таковыми же скобами 3. Печь русская с железною заслонкою и чугунною вьюшкою. Под одной связью баня с голландской печью и в ней посредственной величины котёл».
Значит, когда-то одна из комнат домика няни была пригодной к жилью светлицей, а в другой помещалась банька.
В светлице в летнюю пору и жила Арина Родионовна.
С перегородкою коморки,
Довольно чистенькие норки,
В углу на полке образа,
Под ними вербная лоза
С иссохшей просвирой и свечкой
Горшочек с . . . . на окне,
Две канареечки над печкой…
Может быть, этот неоконченный набросок Пушкина, помеченный 1824 годом, и есть описание летнего жилища Арины Родионовны.
Теперь в домике няни устроен музей.
В одной комнате размещены репродукции с картин и рисунков, фотографии, скульптуры, посвящённые Арине Родионовне и её домику.
Другая комната — светёлка няни.
Всё здесь простое, старинное, деревенское. Посреди стол, покрытый домотканой скатертью, неказистые громоздкие стулья, диванчик, столики — работы крепостных мастеров. Вдоль стен — широкие лавки. На одной — старинные псковские расписные веретено и прялка с куделью. В углу печь с лежанкой, а близ неё вместительный деревянный сундук. На потемневшем от времени комодике стоит шкатулка, которая, по преданию, принадлежала Арине Родионовне. Шкатулка эта хранилась в семействе приятеля Пушкина — поэта Н. М. Языкова и была подарена Пушкинскому заповеднику потомками Языкова. Очевидно, этот ящичек служил копилкой. На его крышке отверстие — прорезь для опускания монет. Надпись, сделанная на бумажке, приклеенной к внутренней стороне крышки, гласит: «Для чорного дня. Сделан сей ящик 1826 года июля 15 дня». Надпись сильно выцвела, но её можно прочесть.
Очень помогает эта низенькая светёлка с её простым убранством представить себе жизнь Арины Родионовны. Кажется, и теперь здесь обитает старушка-няня. Отворится невысокая дверь и войдёт она, вздыхая. Посидит, повяжет, а потом вдруг спохватится: «Ах я, старая, запамятовала! Александру-то Сергеевичу обедать пора!» — и заспешит в барский дом.
Летом, как и зимою, Арина Родионовна присматривала за всем нехитрым хозяйством Пушкина.
Друзья, навещавшие поэта в Михайловском, долго хранили память о её гостеприимстве, радушии.
Свет Родионовна, забуду ли тебя?
В те дни, как сельскую свободу возлюбя,
Я покидал для ней и славу, и науки,
И немцев, и сей град профессоров и скуки, —
Ты, благодатная хозяйка сени той,
Где Пушкин, не сражён суровою судьбой,
Презрев людей, молву, их ласки, их измены,
Священнодействовал при алтаре Камены[11],—
Всегда, приветами сердечной доброты,
Встречала ты меня, мне здравствовала ты,
Когда чрез длинный ряд полей, под зноем лета,
Ходил я навещать изгнанника-поэта…
Как сладостно твоё святое хлебосольство
Нам баловало вкус и жажды своевольство!
С каким радушием — красою древних лет —
Ты набирала нам затейливый обед!
Сама и водку нам, и брашна[12] подавала,
И соты, и плоды, и вина уставляла
На милой тесноте старинного стола!
Ты занимала нас — добра и весела —
Про стародавних бар пленительным рассказом:
Мы удивлялися почтенным их проказам,
Мы верили тебе — и смех не прерывал
Твоих бесхитростных суждений и похвал;
Свободно говорил язык словоохотной,
И лёгкие часы летели беззаботно!
Это стихотворение Н. М. Языкова было напечатано в альманахе Дельвига «Северные цветы» в 1828 году, ещё при жизни Арины Родионовны. Называлось оно «К няне А. С. Пушкина».
Арина Родионовна действительно нередко рассказывала своему питомцу-поэту про старину, «про стародавних бар», про собственную свою нелёгкую подневольную жизнь. Ведь была она «ганнибаловская» — крепостная самого Абрама Петровича Ганнибала.
Правдивые бесхитростные рассказы запоминались поэту. Вот она, горькая судьба крепостной русской женщины…
И, полно, Таня! В эти лета
Мы не слыхали про любовь;
А то бы согнала со света
Меня покойница свекровь. —
…Недели две ходила сваха
К моей родне, и наконец
Благословил меня отец.
Я горько плакала со страха,
Мне с плачем косу расплели,
Да с пеньем в церковь повели,
И вот ввели в семью чужую…
Всё это испытала Арина Родионовна, да не только это. Не молоденькой уже — тридцати девяти лет — взята была к Пушкиным, отказалась от «вольной», да так у них и осталась…
Нередко, сидя на открытом крылечке маленького флигелька, слушал Пушкин рассказы няни.
Два года, что провели они вместе в Михайловском, для неё пролетели, как мгновенье.
Сильно тосковала Арина Родионовна, когда уехал Пушкин.
Сохранились два письма её из Михайловского к Пушкину. Первое написал под её диктовку 30 января 1827 года какой-то деревенский грамотей: «Милостивой государь, Александра Сергеевич, имею честь поздравить вас с прошедшим новым годом и с новым счастием; и желаю я тебе любезному моему благодетелю здравия и благополучия…
А мы, батюшка, от вас ожидали письма, когда вы прикажете привозить книги, но не могли дождаться; то и вознамерились по вашему старому приказу отправить; то я и посылаю больших и малых книг счётом — 134 книги. Архипу даю денег — 90 рублей. Желаю вам то, чего и вы желаете и прибуду к вам с искренним почтением Арина Родионовна».
Второе письмо, от 6 марта 1827 года, под диктовку няни писала одна из тригорских барышень — Анна Николаевна Вульф.
«Любезный мой друг, Александр Сергеевич, я получила ваше письмо и деньги, которые вы мне прислали. За все ваши милости я вам всем сердцем благодарна — вы у меня беспрестанно в сердце и на уме, и только, когда засну, то забуду вас и ваши милости ко мне. Ваша любезная сестрица тоже меня не забывает. Ваше обещание к нам побывать летом меня очень радует. Приезжай, мой ангел, к нам в Михайловское, всех лошадей на дорогу выставлю… Я вас буду ожидать и молить бога, чтоб он дал нам свидеться… Прощайте, мой батюшка, Александр Сергеевич… Я слава богу здорова, цалую ваши ручки и остаюсь вас многолюбящая няня ваша Арина Родионовна».
И как ответ на письма старушки-няни звучит одно из самых задушевных стихотворений Пушкина, полное любви и нежности:
Подруга дней моих суровых,
Голубка дряхлая моя!
Одна в глуши лесов сосновых
Давно, давно ты ждёшь меня.
Ты под окном своей светлицы
Горюешь, будто на часах,
И медлят поминутно спицы
В твоих наморщенных руках.
Глядишь в забытые вороты
На чёрный отдалённый путь:
Тоска, предчувствие, заботы
Теснят твою всечасно грудь.
То чудится тебе…
Обещание, данное няне, побывать в Михайловском, Пушкин выполнил. Но приехал не летом 1827 года, а осенью, «почуя рифмы». Это было в последний раз, когда жили они вместе — поэт и няня.
Через несколько месяцев, 31 июля 1828 года, семидесяти лет, Арина Родионовна умерла в Петербурге на руках своей старшей воспитанницы — Ольги Сергеевны.
Пушкин не забыл свою добрую подружку. Всякий раз, наезжая в Михайловское, с грустью чувствовал он — нет здесь больше Арины Родионовны…
Уже старушки нет — уж за стеною
Не слышу я шагов её тяжёлых,
Ни кропотливого её дозора.
…Не буду вечером под шумом бури
Внимать её рассказам, затвержённым
Сыздетства мной — но
Всё приятных сердцу,
Как песни давние или страницы
Любимой старой книги, в коих знаем,
Какое слово где стоит.
Бывая в Михайловском, проходя мимо маленького флигелька в зарослях сирени, Пушкин о многом вспоминал.
Источник
Бозырев В.С.: По пушкинскому заповеднику
Домик няни
Домик няни
Он стоит в нескольких шагах от господского дома, под сенью двухсотлетнего клена, почти до крыши скрытый кустами сирени, желтой акации и жасмина.
В описи имущества села Михайловского этот флигель значится как флигель первый: «Деревянного строения, крыт и обшит тесом, в нем комнат 1. Окон с рамами и стеклами 3. Дверей простых на крюках и петлях железных с таковыми же скобами 3. Печь русская с железною заслонкою и чугунною вьюшкою. Под одной Связью баня с Голанскою печью и в ней посредственной величины котел».
Домик няни стал предметом особых забот после организации Пушкинского заповедника. Предполагалось, чтобы навечно сохранить его, обработать домик специальным антисептическим составом, ветхую древесину сделать огнеупорной, окаменелой.
После освобождения заповедника от оккупантов сразу же начались реставрационные работы, и уже весной 1947 года домик был восстановлен.
Домик няни представляет собой деревянную, крытую тесом избу размером в основании 7X9 метров. Наружные стены окрашены в чуть-чуть желтоватый оттенок, углы домика обрамлены деревянными рустами темно-красного цвета, у основания углов — накладные ромбики того же цвета. Домик разделен на две половины сквозным коридором, войти в который можно с двух крылечек: одно из них выходит в сторону Дома-музея А. С. Пушкина (главный вход), а другое — в сторону луга и озера Маленец.
В коридоре, у стены, стоит небольшая каменная плита, в которую в пушкинское время был «вмазан котел посредственной величины», в нем подогревали воду для баньки. Сейчас здесь расположена небольшая стеклянная витрина, в которой экспонируются уцелевшие деревянные детали домика няни, разобранного гитлеровцами в 1944 году, а также вещи, найденные при раскопке фундамента домика в 1947 году: старинные ножницы, складень-образок, несколько монет, медальон, серебряная серьга, пистолетная пуля, верхняя часть бубенца. Предполагают, что некоторые из этих вещей принадлежали няне Пушкина.
Холм лесистый и озеро Маленец
Из коридора двери направо ведут в комнату-баньку. Здесь воссоздана обстановка типичной крестьянской баньки того времени: на широкой деревянной лавке старинные медные тазы и вместительные ковши, на цепочке над лавкой ведерный водолей из листовой меди. Слева у стены деревянный полок, у основания которого, на ступеньке, поставлены деревянные ведра, а еще левее, тоже у стены, широкая побеленная печь, на которой вздымается горка камней «для пара», а над печкой, под потолком, подвешены березовые веники.
В правом углу на перекладине — холщовая крестьянской домотканой работы простыня-полотенце, а в противоположном углу — широкая и приземистая старинная деревянная кадка.
По свидетельству кучера Пушкина Петра Парфенова, поэт, начиная с поздней осени, когда значительные заморозки уже не позволяли ему переплывать «сей Геллеспонт» — речку Сороть, текущую близ господского дома, прибегал по утрам в эту баньку и окунался в ледяную воду, причем очень часто вода в кадке-ванне сверху была покрыта коркой льда.
Двери напротив ведут в светелку Арины Родионовны. Это комнатка в три окна, в правом углу ее стоит русская печь с железной заслонкой и чугунной вьюшкой. К ней примыкает лежанка с деревянной приступкой и с холщовым, местной крестьянской работы пологом. Рядом с печью большой деревянный сундук, по другую сторону маленький столик, на котором стоит старинный медный самовар и несколько блюдец и чашек того времени, оловянная кружка. Тут же дорожный погребец карельской березы для хранения чая и сахара. В светелке стоят также столешницы, железный светец для лучины, подсвечники, вдоль двух стен (под окнами) — широкие деревянные лавки, на одной из которых старинная псковская прялка с куделью и веретеном. Около лавок стол, стулья, деревянный крестьянский диванчик.
У стены, прямо напротив входа в светелку, потемневший от времени крестьянский комодик, а на нем раскрытый четырехугольный ящичек, сделанный из дуба и отделанный красным деревом. Это единственная дошедшая до нас подлинная вещь Арины Родионовны — ее шкатулка. ВИДИМО, служила она копилкой: на верхней крышке маленькое отверстие для опускания монет. Об этом говорит и надпись на пожелтевшем от времени клочке бумаги, приклеенном с внутренней стороны верхней крышки: «Для чорнаго дня. Зделан сей ящик 1826 года июля 15 дня». Внизу неразборчивая подпись. Эту шкатулку взял себе приятель Пушкина поэт Н. М. Языков, в семье которого она бережно хранилась как самая дорогая реликвия. Несколько лет назад шкатулка была подарена Пушкинскому заповеднику потомком Языкова — А. Д. Языковой.
Обстановка светелки помогает ближе познакомиться с жизнью верного друга поэта в пору михайловской ссылки, замечательной русской женщины — няни его Арины Родионовны.
Родилась она 10 апреля 1758 года в селе Суйда Копорского уезда (под Петербургом), в имении графа Ф. А. Апраксина, в семье его крепостных крестьян Родиона Яковлева и Лукерьи Кирилловой.
После приобретения Суйды А. П. Ганнибалом (в 1759 году) они становятся его крепостными.
5 февраля 1781 года Арина Родионовна вышла замуж за крепостного крестьянина Федора Матвеева, жителя соседней с Суйдой деревни Кобрино. У них было трое детей: сын Егор и дочери Мария и Надежда.
После смерти А. П. Ганнибала деревня Кобрино с крестьянами досталась его сыну Осипу (деду поэта), а затем перешла сначала к его жене, а потом к дочери Надежде Осиповне. В 1796 году Надежда Осиповна вышла замуж за С. Л. Пушкина, а через год у них родился первенец — дочь Ольга. Вот тогда-то Пушкины и взяли в няньки Арину Родионовну.
Эта женщина обладала незаурядным природным умом, чистым, образным народным разговорным языком, прилежностью в работе и широтой души и сразу же пришлась по сердцу Пушкиным, которые уже в 1799 году предложили ей вольную. Но няня отказалась, связав все последующие годы своей жизни, вплоть до смерти, с семьей Пушкиных, вынянчив у них всех детей, в том числе и любимого своего питомца — Александра Сергеевича.
Но детских лет люблю воспоминанье.
Ах! умолчу ль о мамушке моей,
О прелести таинственных ночей,
Когда в чепце, в старинном одеянье,
Она, духов молитвой уклоня,
С усердием перекрестит меня
И шепотом рассказывать мне станет
О мертвецах, о подвигах Бовы.
От ужаса не шелохнусь, бывало,
Едва дыша, прижмусь под одеяло,
Не чувствуя ни ног, ни головы.
Пушкин называл Арину Родионовну «оригиналом няни Татьяны». Татьяна чуждалась «детских проказ», потому что нянины
. страшные рассказы
Зимою в темноте ночей
Пленяли больше сердце ей.
Ее сестра, Ольга Ларина, также внимала «подвигам Бовы», как когда-то юный Пушкин:
Фадеевна рукою хилой
Она же ей стлала постель,
Она ж за Ольгою ходила,
Бову рассказывала ей.
Из ранних редакций «Евгения Онегина»
Няня Лариных живо напоминает Арину Родионовну тем, что и она
бывало,
Хранила в памяти не мало
Старинных былей, небылиц,
Про злых духов и про девиц.
Первый биограф Пушкина П. В. Анненков, заставший в живых еще многих лиц из окружения Пушкина, помнивших няню его, говорит: «Родионовна принадлежала к типическим и благороднейшим лицам русского мира. Соединение добродушия и ворчливости, нежного расположения к молодости с притворною строгостью оставило в сердце Пушкина неизгладимое воспоминание. Он любил ее родственною, неизменною любовью и, в годы возмужалости и славы, беседовал с нею по целым часам. Это объясняется еще и другим важным достоинством Арины Родионовны: весь сказочный русский мир был ей известен как нельзя короче, и передавала она его чрезвычайно оригинально. Поговорки, пословицы, присказки не сходили у нее с языка. Большую часть народных былин и песен, которых Пушкин так много знал, слышал он от Арины Родионовны. Можно сказать с уверенностью, что он обязан своей няне первым знакомством с источниками народной поэзии и впечатлениями ее. В числе писем к Пушкину, почти от всех знаменитостей русского общества, находятся и записки от старой няни, которые он берег наравне с первыми».
Дорога из Михайловского в Тригорское
Сестра поэта Ольга Сергеевна свидетельствует, что няня была «настоящею представительницею русских нянь, мастерски говорила сказки, знала Народные поверия в сыпала пословицами, поговорками. Александр Сергеевич, любивший ее с детства, оценил ее вполне в то время, как жил в ссылке в Михайловском».
Дружба поэта с няней стала еще более тесной, почти родственной, потому что здесь он, «сирота бездомный», встретил со стороны Арины Родионовны материнскую заботу, душевную поддержку и дружеское участие в своей судьбе.
Бывало,
Ее простые речи и советы,
И полные любови укоризны
Усталое мне сердце ободряли
Отрадой тихой. —
«Вновь я посетил» (черновая редакция).
По письмам Пушкина, особенно в начале ссылки, видно, что Арина Родионовна действительно была одним из самых близких к нему лиц, крайне немногочисленных во время ссылки.
В декабре 1824 года он пишет о няне в письме к Шварцу: «Уединение мое совершенно — праздность торжественна. Соседей около меня мало, я знаком только с одним семейством, и то вижу его довольно редко — целый день верхом — вечером слушаю сказки моей няни, оригинала няни Татьяны; вы, кажется, раз ее видели, она единственная моя подруга — и с нею только мне не скучно».
Няня, чуткий и добрый человек, умела развеивать томительную скуку ссыльного бытия поэта своими дивными сказками, которые брали в плен Пушкина полностью: «Я один-одинешенек, — пишет поэт Вяземскому в январе 1825 года, — живу недорослем, валяюсь на лежанке и слушаю старые сказки да песни». Поэт часто прибегал в светелку няни.
Наша ветхая лачужка
И печальна и темна.
Что же ты, моя старушка,
Приумолкла у окна?
. Спой мне песню, как синица
Тихо за морем жила;
За водой поутру шла.
«Он все с ней, коли дома,- вспоминает кучер Пушкина П. Парфенов. — Чуть встанет утром, уже и бежит ее глядеть: «Здорова ли мама?» — он все ее мама называл. И уж чуть старуха занеможет там, что ли, он уже все за ней. » И стоило Пушкину однажды узнать, что причиной, от которой няня вдруг «начала худеть», являются притеснения экономки Розы Григорьевны Горской, как он, никогда не вмешивающийся в хозяйство, предпринял решительные меры: «У меня произошла перемена в министерстве: Розу Григорьевну я принужден был выгнать за непристойное поведение и слова, которых не должен был я вынести. А то бы она уморила няню, которая начала от нее худеть», — писал он брату.
В июне 1825 года он пишет Н. Н. Раевскому: «У меня буквально нет другого общества, кроме старушки-няни и моей трагедии: последняя подвигается, и я доволен этим»
Но я плоды моих мечтаний
И гармонических затей
Читаю только старой няне,
Подруге юности моей.
На единственном дошедшем до нас изображении няни- барельефе скульптора-самоучки Я. Серякова (барельеф, в копии, экспонируется в «Комнате няни» Дома-музея А. С. Пушкина) — мы видим типичное русское лицо пожилой женщины, повязанной простым деревенским платком.
Черты лица у нее крупны, но лицо одухотворено живостью мысли и вместе с тем мудрой простотой. Такой ее видел поэт «в глуши лесов сосновых», такой она осталась в памяти современников.
По свидетельству М. И. Осиповой, «это была старушка чрезвычайно почтенная — лицом полная, вся седая, страстно любившая своего питомца». В памяти знавшего няню Пушкина Н. М. Языкова она осталась
. Как детство, шаловлива,
Как полнолетие, умна
И, как вино, красноречива.
«На смерть няни А. С. Пушкина»
Несмотря на то что няня была крепостной крестьянкой, поэт относился к пей как к равной себе, без тени какой бы то ни было снисходительности и покровительства. Когда в доме праздновали приезд Пущина, то няню, как равную, друзья пригласили к столу и «попотчевали искрометным».
пишет в конце: «Прощай, будь здоров. Кланяйся няне. Твой Иван Пущин».
Когда Дельвигу стало известно об освобождении поэта из ссылки, то он, поздравляя его, беспокоился о няне: «Душа моя, меня пугает положение твоей няни. Как она перенесла совсем неожиданную разлуку с тобою?». А чуть позже Дельвиг в другом письме, стремясь сделать Пушкину приятное, пишет о ней: «Нынче буду обедать у ваших, провожать Льва. Увижу твою нянюшку и Анну Петровну Керн. » Любопытно, что Дельвиг упоминает здесь Арину Родионовну рядом с А. П. Керн, оставившей в душе ссыльного поэта яркое и сильное чувство любви.
Щедрой и приветливой хозяйкой была Арина Родионовна с близкими друзьями поэта, иногда навещавшими его в Михайловском. О таких незабываемых минутах радушия, дружбы и праздничности, царивших в доме, проникновенно пишет Н. М. Языков в стихотворении «К няне А. С. Пушкина»:
Свет Родионовна, забуду ли тебя.
Где Пушкин, не сражен суровою судьбой,
Презрев людей, молву, их ласки, их измены,
Священнодействовал при алтаре Камены, —
Всегда приветами сердечной доброты
Когда чрез длинный ряд полей, под зноем лета,
Ходил я навещать изгнанника-поэта.
Как сладостно твое святое хлебосольство,
Нам баловало вкус и жажды своевольство!
Ты набирала нам затейливый обед!
Сама и водку нам и брашна подавала,
И соты, и плоды, и вина уставляла
На милой тесноте старинного стола!
Про стародавних бар пленительным рассказом.
И потом через три года, когда няни уже не было в живых, Языков в стихотворении «На смерть няни А. С. Пушкина» вновь вспоминал ее «святое хлебосольство», ее желанное общество в тесном кругу друзей:
. Стол украшен
Богатством вин и сельских брашен,
Мы пировали. Не дичилась
Ты нашей доли — и порой
К своей весне переносилась
Разгоряченною мечтой;
Живые звуки чуждых стран,
Речей напоры и отпоры
И звон стакана об стакан!
В такие минуты шумных бесед, когда няня «к своей весне переносилась» — вспоминала молодость свою,- Пушкин, видимо, и услышал то, что мы знаем о ее замужестве из метрической записи. Она вышла замуж за «крестьянского сына, отрока Федора Матвеева». Отрок — это юноша от 11 до 17 лет, няне же в пору выхода замуж было 23 года.
«оригинала няни Татьяны» и нашла отражение в «Евгении Онегине»:
— И, полно, Таня! В эти лета
Мы не слыхали про любовь;
. «Да как же ты венчалась, няня?»
— Так, видно, бог велел. Мой Ваня
А было мне тринадцать лет.
Общение с няней, с местными псковскими крестьянами много дало Пушкину для его творческого развития. «Кто из знавших коротко Пушкина не слыхал, как он прекрасно читывал русские песни? Кто не помнит, как он любил ловить живую речь из уст простого народа?» — писал в своих воспоминаниях о Пушкине С. Шевырев.
Известно, что Пушкин передал известному собирателю фольклора П. В. Киреевскому несколько десятков народных песен, записанных в Михайловском, и сказал ему: «Вот эту пачку когда-нибудь от нечего делать разберите-ка, которые поет народ и которые смастерил я сам». Киреевский рассказывал Ф. И. Буслаеву (ученому-этнографу и фольклористу), что как он ни старался разгадать эту загадку, никак не смог сладить: «Когда же мое собрание будет напечатано, песни Пушкина пойдут за народные».
Академик В. Ф. Миллер считал, что песня «Девицы-красавицы» в «Евгении Онегине» «сочиненная, но вполне народная по духу, очевидно, навеянная складом песен, подслушанных поэтом у народа». Песня писалась в Михайловском.
Народная песня, песенная обрядность нашли место в разных местах «Евгения Онегина»: там песни поют крестьянские девушки за прялкой, пастух, ямщики, бурлаки, дворовые девушки, «сбирая ягоды в кустах»; подблюдные песни и хороводы были любимы в усадьбе Лариных.
Все это говорит о глубоком проникновении поэта в устное народное творчество, о том, что оно стало созвучным его поэтическому вдохновению, бесконечно близким, родным.
Что-то слышится родное
В долгих песнях ямщика:
То сердечная тоска.
Слушая «простые речи» Арины Родионовны, Пушкин записал (сохранились в его бумагах) семь сказок, четыре из них он в преобразованном виде использовал в своей поэзии: в прологе к «Руслану и Людмиле» («У Лукоморья»), в сказках о попе и Балде, о царе Салтане, о мертвой царевне.
Известные всем еще из школьных хрестоматий строки «У лукоморья дуб зеленый. » являются почти точным переложением в стихотворной форме няниной присказки: «У моря-лукоморья стоит дуб, а на том дубу золотые цепи, а по тем цепям ходит кот: вверх идет — сказки сказывает, вниз идет — песни поет». Эту присказку Пушкин поставил эпиграфом в тетрадь, где он записывал сказки няни.
«Пушкин был первым русским писателем, который обратил внимание на народное творчество и ввел его в литературу, не искажая в угоду государственной идее «народности» и лицемерным тенденциям придворных поэтов; он украсил народную песню и сказку блеском своего таланта, но оставил неизменными их смысл и силу».
Знаменательно, что именно в михайловской ссылке Пушкин создает свою первую «простонародную сказку» — «Жених», о которой Белинский писал, что «в народных русских песнях, вместе взятых, не больше русской народности, сколько заключено ее в этой балладе».
Именно в Михайловском поэт на основе песен, услышанных от Арины Родионовны, пишет свои знаменитые «Песни о Степане Разине», которые оказались, по выражению шефа жандармов Бенкендорфа, «неприличны к напечатанию».
В бумагах Пушкина сохранился отрывок, озаглавленный так: «План создания русских исторических песен и статьи о них». В план включены песни об Иване Грозном, о Мастрюке Темрюковиче, о Стеньке Разине, казацкие песни и другие.
Это говорит о глубоком творческом увлечении Пушкина собиранием и изучением фольклора, которое стало характерной чертой его бытия в Михайловском. «Изучение старинных песен и сказок и т. п. необходимо для совершенного знания свойств русского языка. Критики наши напрасно ими презирают», — писал поэт.
Когда стало известно, что поэт должен уехать из Михайловского, то, по свидетельству П. Парфенова, «Арина Родионовна растужилась, навзрыд плачет. Александр Сергеевич ее утешать: — Не плачь, мама,- говорит: сыты будем, царь хоть куды ни пошлет, а все хлеба даст». А когда вскоре после освобождения из ссылки Пушкин снова на короткое время вернулся в деревню, радости и счастью няни не было предела, я она по-своему праздновала эту встречу: «Няня моя уморительна, — с ласковой шутливостью писал поэт Вяземскому 9 ноября 1826 года. -Вообрази, что 70-ти лет она выучила наизусть новую молитву о умилении сердца владыки и укрощении духа его свирепости, молитвы, вероятно, сочиненной при царе Иване. Теперь у ней попы дерут молебен и мешают мне заниматься делом».
Тригорское. Дом Осиповых-Вульф
А вскоре Пушкин вновь уехал, поручив няне хранить в своем доме самое дорогое — книги, о которых она писала ему из Михайловского в письме от 30 января 1827 года (письмо писано под диктовку — няня была неграмотна): «Милостивый Государь Александра Сергеевич имею честь поздравить вас с прошедшим, новым годом из новым сщастием; и желаю я тебе любезному моему благодетелю здравия и благополучия. А мы батюшка от вас ожидали письма, когда вы прикажите, привозить книги но не могли дождатца; то и возномерились по вашему старому приказу отправить; то я и посылаю больших и малых книг сщетом 124 книги архипу даю денег 90 рублей: при сем любезный друг я цалую ваши ручки с позволении вашего сто раз и желаю вам то чего и вы желаете и прибуду к вам с искренним почтением Арина Родивоновна».
Пушкин в ответ прислал няне письмо, в котором, видимо, благодарил ее за расторопность и умелую распорядительность с книгами, обещал летом приехать и справлялся о ее здоровье, а в награду прислал и деньги. В ответ на это няня 6 марта 1827 года писала ему (под диктовку в Тригорском): «Любезный мой друг Александр Сергеевич, я получила ваше письмо и деньги, которые вы мне прислали. За все ваши милости я вам всем сердцем благодарна: вы у меня безпрестанно в сердце и на уме и только когда засну, забуду вас и ваши милости ко мне. Ваше обещание к нам побывать летом меня очень радует. Приезжай, мой Ангел, к нам в Михайловское — всех лошадей на дорогу выставлю. Наши Петербур. летом не будут: они все едут непременно в Ревель — я вас буду ожидать и молить Бога, чтобы он дал нам свидеться. Прощайте, мой батюшка Александр Сергеевич. За ваше здоровье я прасвиру вынула и молебен отслужила: поживи, дружечик, хорошенько, — самому слюбится. Я слава Богу здарова, цалую ваши ручки и остаюсь вас многолюбящая няня ваша Арина Родивоновна».
Подруга дней моих суровых,
Голубка дряхлая моя!
Одна в глуши лесов сосновых
Давно, давно ты ждешь меня.
«Дубровском», «Евгении Онегине», «Борисе Годунове», «Русалке», воспел он ее и в лирических стихотворениях.
С конца июля по 14 сентября 1827 года Пушкин был снова с няней в Михайловском. Это была их последняя встреча. Прожила после этого няня недолго. 31 июля 1828 года она умерла в семье Ольги Сергеевны Павлищевой, сестры поэта. В метрической книге Петербургской Владимирской церкви за 1828 год есть запись: «. числа 31 июля померла 5-го класса чиновника Сергея Пушкина крепостная женщина Ирина Родионовна, лет 76 за старостию». (Возраст здесь указан неправильно.)
Похоронена была няня на Смоленском кладбище в Петербурге, могила же ее вскоре затерялась среди других безымянных могил крепостных людей.
Н. М. Языков в стихотворении «На смерть няни А. С. Пушкина» писал о ней, как о неотделимой спутнице творческой биографии великого поэта.
Я отыщу тот крест смиренный,
Твой прах улегся, изнуренный
Трудом и бременем годов.
Ты не умрешь в воспоминаньях
О светлей юности моей,
Про жизнь поэтов наших дней.
Пушкин, приехав в Михайловское в 1835 году, уже незадолго до своей смерти, писал отсюда своей жене: «В Михайловском нашел я все по-старому, кроме того, что нет уже в нем няни моей». А в стихотворении «Вновь я посетил», того же времени, он вспоминал:
Вот опальный домик,
Где жил я с бедной нянею моей.
Не слышу я шагов ее тяжелых,
Ни кропотливого ее дозора.
(И вечером при завываньи бури
Ее рассказов, мною затверженных
Как шум привычный и однообразный Любимого ручья).
В скобках черновая редакция стихотворения
Любовь Пушкина к няне олицетворяет его любовь и глубочайшее уважение к русскому народу, к русскому крестьянству. «Взгляните на русского крестьянина: есть ли и тень рабского уничижения в его поступи и речи? — писал поэт с гордостью за русский народ. — О его смелости и смышленности и говорить нечего. Переимчивость его известна. Проворство и ловкость удивительны. никогда не заметите вы в нем ни грубого удивления, ни невежественного презрения к чужому. Наш крестьянин опрятен по привычке и правилу».
Такими видел поэт русских крестьян и в Михайловском, такими представляются они и теперь, когда знакомишься с экспозицией стоящих рядом с Домом-музеем А. С. Пушкина двух флигелей — людской и домом управляющего имением.
Источник